На заре самурайской вольницы - Александр Альшевский

На самом деле Мотихито по-настоящему распаляли совсем другие люди – в его усадьбу зачастил Минамото Ёримаса. Когда об этом доложили Киёмори, он лишь горько улыбнулся, подумав про себя: «И этот туда же. Неужели из-за какой-то лошади?». У Накацуны, старшего сына Ёримасы, появился конь-красавец откуда-то из Осю. Куда бы он не отправлялся, с кем бы не встречался за дружеским застольем сразу же заводил разговор о своем сокровище, поэтому, немудрено, слухи о нем мигом разлетелись по столице, не миновав и Тайра Мунэмори, страстно возжелавшего овладеть им. Накацуна под разными предлогами отнекивался, но когда Ёримаса, не хотевший обострять отношения с Киёмори, потребовал уступить, Накацуна сдался. Мунэмори, разъяренный непривычной неуступчивостью, приказал выжечь на боку коня клеймо «Накацуна». После этого из его усадьбы нарочито часто доносились громкие возгласы нового хозяина: оседлать Накацуну, вывести Накацуну, не отстегать ли Накацуну?

История, конечно, вышла некрасивая, но правитель-инок, как и раньше, не сомневался в лояльности Ёримасы. Во-первых, совсем недавно по его рекомендации двор пожаловал Ёримасе третий ранг второй степени, что очень уж пришлось по душе старому вояке, не лишенному честолюбия. Во-вторых, Ёримаса принадлежал к Гэндзи, осевшим в Сэтцу еще со времен Минамото Ёримицу, а эта ветвь Гэндзи всегда верно служила императорской семье, при этом, что чрезвычайно важно, постоянно не ладила с Гэндзи из Канто, лютыми врагами Хэйси. В-третьих, Ёримаса достиг почтенного возраста – теперь это уважаемый монах, в свои семьдесят шесть лет вряд ли серьезно озабоченный проблемами мирской жизни.

Мудрый Киёмори сильно заблуждался, недооценивая отцовский инстинкт старца, часто задумывающегося о будущем детей – Накацуны и Канэцуны. В условиях безраздельного господства Хэйси их вряд ли ждет блестящая карьера. Да что там карьера! Сама судьба рода Ёримасы выглядит туманной. Киёмори и еже с ним силой изолировали императора-инока и вольны делать все, что вздумается, а вздумается ли им помогать отпрыскам какого-то монаха?! Поступок Мунэмори, нарочито унизивший Ёримасу, развеял последние сомнения. Ему откровенно указали на отводимое место – место шута и поэта, призванного развлекать семейство Киёмори в минуты отдохновения от государственных забот. В сердце Ёримасы разгоралось пламя мести, требующее действий во спасение чести и достоинства. И действий немедленных. Пришла пора поквитаться за обиды, тем более складывающаяся обстановка благоприятствовала этому. Монахи ведущих храмов в очередной раз сцепились с Хэйси и не собирались успокаиваться. Еще бы! Уступив престол Антоку, Такакура первое паломничество в качестве экс-императора вознамерился совершить в… Ицукусима дзиндзя. Неслыханное нарушение вековых традиций, предписывающих в подобных случаях посещение Кофукудзи, Энрякудзи или, на худой конец, Ондзёдзи. Такакура вырос в атмосфере поклонения божествам Ицукусимы, и по человечески его можно было понять, но своим поступком он не только принижал значение уважаемых храмов, но и ставил под угрозу их материальное благополучие. Конечно, сам экс-император на святотатство не отважился бы, не такой у него характер. Здесь чувствовалась воля Киёмори, которому и этого оказалось мало: на обратном пути он замыслил пригласить Такакуру в Фукухару – пусть все видят, кто, откуда и именем кого правит страной. Рассвирепевшие монахи настроились силой восстановить справедливость. Грех не воспользоваться моментом и не воззвать к Гэндзи. Ёримаса сразу вспомнил о принце Мотихито. И землю у того отобрали, и лишили всяких надежд на престол, а он так хотел стать императором. В этом Ёримаса не сомневался. Недаром же принц решительно отвергал предложения о принятии монашества, вызывая раздражение самого Киёмори.

Поздним вечером восьмого апреля 1180 г. Мотихито доложили о прибытии Минамото Ёримасы. Слуги сразу же провели гостя в личные покои принца, ибо уже привыкли к подобным визитам и четко представляли, что надо делать. Мотихито не представлял наверняка, зачем к нему пожаловал на этот раз неугомонный старик, однако в душе, хоть и смутно, но догадывался о чем пойдет речь. И не ошибся. Как обычно, Ёримаса начал издалека. «Киёмори, конечно, хитрец. Поступает всегда осторожно, чтобы в открытую не конфликтовать без особой нужды ни с высочайшей семьей, ни с аристократами двора. Что правда, то правда. Ну, если что взбредет ему в голову, прет вперед как бык, не разбирая дороги. Захотел, видите ли, породниться с самим императором, впрямь, как Фудзивара Митинага. Дедушка сына неба! Звучит неплохо. И давай сватать Токуко за императора Такакуру. Ей то, разумеется, пора, созрела девица, уже шестнадцать лет. А жениху то всего одиннадцать! И вот ведь проныра – знал, что двор поднимет шум: что этот Киёмори возомнил?!; родом не вышел, чтобы предлагать дочь в жены императору; ишь какой Фудзивара выискался. Тут до крикунов вдруг доходит, что Токуко стала приемной дочерью императора-инока Госиракавы. Как не крути, а формальности соблюдены. И внук Киёмори уселся на яшмовый трон. В три года! А вам, поди, уже тридцать, но вы даже не принц крови, хотя ваша матушка и познатнее Токуко, правда, тоже не из дома регентов…». Ёримаса смолк, ожидая реакции принца, однако тот ничем не выдавал отношения к услышанному. Тогда Ёримаса продолжил. «Это козни Тайра. Их рук дело. Не дай им боги покоя! И слова против них не скажи. За каждым забором торчит краснокурточник с подрезанными волосами. Чуть что, и тебя уже волокут в Рокухару к самому Дзёкаю – «океану чистоты», чтоб ему неполадно было. Посадить императора-инока, вашего благочестивого родителя, под домашний арест как простого смертного?! Невиданное оскорбление императорской семьи. Посмею напомнить, что в Наре на горе Тономинэ принц Наканоэ и Фудзивара Каматари

замыслили святое – уничтожение клана Сога, узурпировавшего власть. Так вот, монахи тамошнего Дандзан дзиндзя не раз слышали, как стонет гора, а это значит, что дух Каматари, которому посвящен храм, предупреждает нас всех об опасности, нависшей над императорским домом. Докажите свое почтение к отцу! Только прикажите и Минамото, встав на защиту попранной чести, избавят страну от временщиков. К тому же их главарь, сам того не ведая, действует нам на руку. Он так старается врасти в императорское древо, что и думать перестал про феодалов дальних провинций. А зря! Среди тех же восьми кланов из рода Камму Хэйси давно нет единства. Тиба, Кадзуса, Миура, Дохи с превеликим удовольствием отсекут головы своим так называемым союзникам Титибу, Ооба, Кадзивара и Нагао. На первых порах нас наверняка поддержат Кофукудзи, Энрякудзи, Ондзёдзи, да мало ли храмов и монастырей, которые не упустят случая поквитаться с Хэйси, забывших в гордыне буддийские традиции?! А там, глядишь, подоспеет помощь из Канто. Мой сын Накацуна, ваш верный слуга, губернаторствует в тех краях и лучше других представляет, что происходит на востоке. Восток бурлит, принц. Недовольные ни старой, ни новой властью тамошние самураи только и ждут повода свести счеты как с соседями, так и с вконец обнаглевшими выскочками из Хэйси и их холуями, словно блохи на теле Паньги заполонившими провинциальные и уездные управы, творя неслыханные безобразия. Надо только направить этот дикий бурлящий поток в нужное русло…».

Мотихито безмолствовал, лишь гримаса недоверия на миг исказила его красивое лицо. Это не осталось незамеченным Ёримасой, поспешившего поднажать: «Все будет определяться на суше, где великому Хатиману нет равных. Он не бросит Минамото в час сурового испытания, И эти богини-покровительницы мореплавания из Ицукусимы, как их там… Тагицунэ химэ, Тагори химэ и, ну как ее, а Итикисима химэ, ему не указ. Минамото еще сильны, очень сильны. Разве дом с прочными устоями может придти в упадок?! Вспомните изречение Мэнцзы, принц – милостям неба не сравниться с выгодами от земли, а выгодам от земли не сравниться с согласием между людьми. Согласия, именно согласия всегда не хватало Гэндзи. Ваше слово сплотит их, обеспечит согласие между ними. Тогда появятся и выгоды от земли. Все будет, принц! Надо только начать, а там уже самураи по своей воле решат, прислоняться им к большому и мощному дереву или опереться на гнилушку, готовую рухнуть от малейшего дуновения ветерка». Несмотря на убедительность слов Ёримасы, лицо Мотихито выражало полную безучастность, хотя на самом деле он с удовольствием слушал ночного гостя. Тем не менее, рисковать жизнью, а именно к этому все шло, ради такого интригана, как отец, принцу явно претило. Нет, уж, увольте от подобного героизма. А вот если с помощью Минамото заполучить священные регалии императорской власти… Каково? Хватит каллиграфии, поэзии и прочей аристократической мишуры. Да и любимую флейту не грех отложить в сторону, хотя бы на время. Может статься, что Фудзивара Мунэцунэ вовсе не врал, когда уверял, что именно я буду править государством. Недаром же говорят, что по чертам лица он способен предсказывать будущее. Иначе стал бы сам император-инок пользоваться его услугами и всячески выказывать расположение к нему?!